Меня зовут Вероника Венено, я родилась в самом начале 80-х. Я врач, общий хирург и акушер-гинеколог. В 2022 году я получу сертификаты пластического хирурга и уролога. Пластические хирурги проводят много операций для феминизации или, напротив, маскулинизации лиц и тел, поэтому я обучаюсь пластической хирургии. Навыки хирурга и уролога мне нужны, чтобы заниматься генитальной хирургией и таким узким направлением, как гендерно-аффирмативные операции – вагинопластика, фаллопластика. У меня уже есть хороший опыт ассистирования и выполнения многих этапов этих операций. Я – трансгендерная женщина в процессе перехода. Все свои знания и навыки я хочу направить на помощь трансгендерным людям. Я мечтаю собрать команду воодушевлённых профессиональных хирургов, операционных и палатных сестёр, чтобы открыть клинику, в которой трансгендерные люди смогут получать полный спектр медицинских услуг – от гендерно-аффирмативных операций до лечения, и конечно, с этичным отношением.

Первые проявления ассоциации себя с женским гендером начались у меня с 4 – 5 лет, именно тогда у меня появилось такое яркое желание быть девочкой. Мне очень хотелось выглядеть как девочка, одеваться в одежду для девочек, играть в игры и игрушки, предназначенные для девочек.

И такая возможность у меня, к счастью, была. Мои родители, тоже врачи, много работали, и мне разрешали проводить много времени с соседкой-ровесницей. Мы играли с ней в ролевые игры – дочки-матери, медицинские осмотры, – так у меня появилось много возможностей чувствовать себя девочкой. И в роли девочки я себя чувствовала максимально комфортно.

Позже под влиянием своей непреодолимой потребности я начала часто переодеваться в женскую одежду, но не для того, чтобы получить эротические переживания, но – ощутить непередаваемый словами комфорт. Сначала я примеряла одежду соседских девочек, и это вызывало у меня что-то вроде эйфории от ощущения себя в этом комфортном для меня состоянии.

Я часто оставалась одна дома и надевала вещи из маминого гардероба. Особенно мне нравились два платья – одно длинное вечернее синее бархатное платье и более короткое, тёмно-зеленое с люрексом, польского производства. Мама их надевала очень редко, они висели в самой далекой части гардероба, их можно было безнаказанно брать и вешать обратно. Еще мне очень запомнились мамины ГДР-овские капроновые чулки под пояс (он тоже нашелся) оттенка «загар» и модного тогда сине-фиолетового цвета. Пока я была маленькая, эта одежда на мне висела, как на вешалке, но в 12 – 13 лет уже была почти впору. Я научилась пользоваться маминой косметикой – губной помадой, румянами, пудрой и тушью.

Я могла часами носить эту одежду дома, когда была одна; сделать элементарный макияж и заниматься делами, которые у многих до сих пор считаются типично женскими – я любила готовить, рисовать, шить и вышивать. Надо сказать, что мама поощряла меня в этих занятиях, и не была против, чтобы я ходила в кружки по рисованию и хореографии. К занятиям танцами я, кстати, вернулась ненадолго во взрослом возрасте – уже ближе к 30 начала заниматься классическим танцем и посвящала ему несколько часов в неделю в течение двух лет.

А вот с отцом у меня сложные отношения. Лет с 6 я стала осознавать, что он не интересуется моей жизнью, ему всё равно, что со мной происходит. Он меня никогда не понимал, например, дарил милитаристские игрушки – солдатиков, военные машины и игрушечное оружие, я ими никогда не играла. Я предпочитала гендерно нейтральные мягкие игрушки – мишек, зайчиков, белочек. У мамы были хорошие куклы немецкого производства – по тем временам большой дефицит – я их до сих пор берегу. В школьные годы я этих кукол старательно прятала, чтобы и мама не видела, что я ими играю, и отец не видел тем более (и это ещё больше отдаляло меня от отца). Да мне и с мальчиками-ровесниками было всегда некомфортно – среди них я чувствовала себя чужой, и хорошо мне было только с девочками, и они ко мне были добры, принимали за подружку.

Об интернете в те времена никто и не помышлял, но поскольку мои родители врачи, дома было много медицинской литературы. У родителей была большая медицинская библиотека, где я нашла книги по сексологии И.С. Кона и А.И. Белкина и познакомилась с такими понятиями, как «транссексуализм», «трансвестизм», «гомосексуализм». Тогда и появились первые мысли о том, что я не такая, как все.

Мама для меня был близким и дорогим человеком, она меня поддерживала в любых ситуациях, и принимала меня такой, какая я есть. Хотя она была вспыльчива, но позже прислушивалась к моим словам, необычайно дипломатично вела разговор, с ней можно было обсуждать разные темы. Кроме моей гендерной идентичности. Мама всегда догадывалась, что со мной происходит. Наверняка она знала, что я надеваю ее одежду и пользуюсь её косметикой, но она никогда меня об этом не спрашивала. Сама я очень боялась признаться, а мама не начинала разговор. У нее была, скорее, такая психологическая защитная реакция, как у многих родителей: если не говорить на беспокоящую тему, то и проблемы как будто и нет. Однако ближе к моим 30 годам мама начала интересоваться, какая у меня ориентация. Но она знала, что я встречаюсь с девушкой, это было своеобразным прикрытием для меня. А позже мама и об этом перестала спрашивать.

В начале 2019 года мамы не стало из-за онкологического заболевания, но получилось, что её уход освободил меня от необходимости жить моей прежней жизнью. К осени того года моё желание кардинально изменить свою жизнь стало очень чётким.

В первые годы учёбы в Сеченовском медицинском университете учебная нагрузка была такой высокой, что у меня не хватало времени даже дома в одиночестве побыть в женском образе, и это усиливало мою дисфорию.

Ближе к концу университетского курса у меня начались эпизоды «борьбы с собой». Я и хотела, и очень боялась признаться родителям и друзьям – было страшно, что меня сочтут геем или сумасшедшей, и это негативно скажется на учебе и карьере. Особенно непросто мне было в хирургической ординатуре в преимущественно мужском коллективе (которые я всегда недолюбливала). В то время я ещё испытывала надежду, что со временем явления гендерной дисфории пройдут. Но в результате моё душевное состояние ухудшилось настолько, что у меня начались длинные и частые депрессивные эпизоды с тягостными тревожными навязчивыми мыслями. Это негативно сказывалось и на работе, и на учебе в аспирантуре. Я даже пыталась самостоятельно принимать препараты для ЗГТ. Разумеется, я обращалась за помощью к психиатрам, сексологам, но при этом боялась им до конца раскрыться, рассказать о себе. Поэтому лечение, которое они мне предлагали, помогло снизить интенсивность тревоги и продолжительность депрессивных состояний, но вот от дисфории не избавило.

Иногда для борьбы со своей дисфорией я выбирала совершенно нетипичные пути, которые могли бы приблизить меня к феминности, дать ключ к пониманию женщин. Например, я получила дополнительное образование акушера-гинеколога. Может быть, гинекология и не решила мои собственные проблемы, но зато теперь у меня есть знания и компетенции, чтобы помогать трансмаскулинным людям достигать их целей и здоровья.

У меня есть мысли о создании частной клиники, команде из двух – трёх хирургов, чтобы друг другу ассистировать, операционных и палатных сестёр, о медицинском центре, который будет оказывать помощь трансгендерным людям. Мы бы постепенно накапливали опыт, расширяли список операций, и дошли бы до высшего пилотажа в виде гендерно-аффирмативных и пластических операций. Правда, сложные операции требуют хорошо оборудованную клинику, потому что и сама операция длится долго, и пребывание в клинике после операции должно быть не меньше 5 дней. Но можно начать с более простых операций: это ринопластика, феминизирующая пластика лица, эндопротезирование молочных желез, та же орхиэктомия. Если есть энтузиазм и заинтересованные партнёры и коллеги, можно список операций расширить достаточно быстро.

Когда появились первые интернет-магазины, я стала покупать себе женскую одежду через интернет. Самое первое моё собственное платье – простое летнее платье из шелковистой ткани с разноцветным цветочным рисунком. Позже я увидела, что в магазинах одежды с примерочными почти никто не интересуется, что и кому ты берёшь. В оффлайновых магазинах я покупала женскую одежду: футболки, джинсы, спортивную одежду и куртки.

Очень важно отметить, что для меня женская одежда – не фетиш и не сексуальный стимул. Я не испытываю сексуального возбуждения, надевая какой-то определённый предмет женского гардероба, или женское бельё. Для истинных трансгендерных женщин (говоря устаревшим термином для «ядерных транссексуалок») переодевание создаёт приятные и комфортные ощущения – ты как будто находишься на своей волне, «в своей тарелке».

Надеваешь простое платье, простую юбку, простые туфли – да всё тогда было простым в начале 90-х – и оказываешься в том чудесном состоянии, к которому всегда стремишься.

В середине десятых годов я уехала на работу по контракту в другой город – Сургут, чтобы кардинально поменять обстановку, отвлечься. В Сургуте я оторвалась по полной. Стресс от одиночества, от необходимости жизни в другом городе вызывал просто непреодолимую тягу совершить трансформацию – я жила одна в арендованной квартире и накупила себе много женской одежды и косметики. И, как в любом небольшом городе, обо мне уже начали ходить слухи. С одной стороны было очевидно, что суровые северные люди не примут мой переход, но с другой – я понимала, что скоро уеду, и мне было абсолютно всё равно, что будут думать коллеги, которых я больше никогда не увижу.

Незадолго до окончания учёбы в университете у меня начались отношения с девушкой, которая впоследствии стала моей супругой, впрочем мы прожили с ней вместе непродолжительное время. В нашем с нею доме, рядом с ней, я могла быть девушкой всегда – она меня очень поддерживала, хотя думала, что для меня пребывание в женском образе – это такая сексуальная игра, фетиш. Зато эти «игры» значительно снижали мою дисфорию.

Когда я размышляла о будущих и возможных отношениях, я представляла себя в паре с людьми разных гендеров, фантазировала, как мы будем ждать друг друга дома после работы, проводить вместе выходные, просыпаться, держась за руки, наслаждаться утренним чаем в компании друг друга. И, не скрою, меня привлекала перспектива опираться на «сильное плечо», рядом с которым я буду девушкой – нежной, хрупкой и беззащитной. И постепенно мои романтические и сексуальные отношения с женщинами стали осложняться, потому что я сама стала больше считать себя девушкой, а мои партнёрши упрекали меня в излишней женственности, подозревали в «нетрадиционной ориентации», говорили, что я больше похожа на подружку, чем на бойфренда. Да я и могла быть им только подружкой.

Во время учёбы в университете у меня появился доступ к интернету, я начала в сети постепенно находить информацию о людях из ЛГБТК-сообщества. Через несколько лет простого сёрфинга, я стала знакомиться с трансгендерными женщинами, чтобы подружиться, узнать, как они живут, приобщиться к их среде, и, конечно, лучше разобраться в себе. С одной из моих знакомых из интернета у меня сложились очень тёплые отношения, однако она с первых встреч догадалась, что я – не мужчина, и впереди у меня переход. Мы ездили с ней в небольшие путешествия, ходили в кино, театры и музеи, проводили вместе много времени и дружим до сих пор.

Мне приходилось арендовать комнату или квартиру, чтобы побыть собой – одеться, как мне нравится, сделать мейкап и просто отдохнуть в комфортных для меня условиях (а не дома, с непонимающими родственниками).

Не знаю, насколько я готова создать семью, но в перспективе мне очень хотелось бы построить хорошие, тёплые, партнёрские отношения, в которых были бы и романтические чувства, и забота друг о друге, помощь друг другу. Мне сейчас очень-очень не хватает таких отношений. Временами меня захлёстывает это острое чувство одиночества.

Я вообще очень эмоциональна – часто испытываю депрессивные состояния или глубокую печаль; эмоциональная чувствительность особенно обостряется на фоне гормональной терапии, я нередко плáчу.

Я считаю, что отношения с близким человеком – это очень важная часть жизни и перехода тоже. Очевидно, что многие транс*люди страдают от одиночества. Одна из моих подруг - трансгендерная женщина, к которой у меня возникли сильные чувства, – очень хотела видеть во мне спутника жизни, сильного мужчину. Постепенно отношения переросли в непонимание и конфликт – она даже выбрасывала мои гормоны и женскую одежду. И сейчас я чувствую, что не могу подстраиваться под желания других людей, как бы дороги они мне ни были. Мне немало лет, и я хочу прожить свою жизнь так, как я хочу. И меня очень огорчает, что рядом со мной пока нет близкого человека.

Отношения

Незадолго до окончания учёбы в университете у меня начались отношения с девушкой, которая впоследствии стала моей супругой, впрочем мы прожили с ней вместе непродолжительное время. В нашем с нею доме, рядом с ней, я могла быть девушкой всегда – она меня очень поддерживала, хотя думала, что для меня пребывание в женском образе – это такая сексуальная игра, фетиш. Зато эти «игры» значительно снижали мою дисфорию.

Когда я размышляла о будущих и возможных отношениях, я представляла себя в паре с людьми разных гендеров, фантазировала, как мы будем ждать друг друга дома после работы, проводить вместе выходные, просыпаться, держась за руки, наслаждаться утренним чаем в компании друг друга. И, не скрою, меня привлекала перспектива опираться на «сильное плечо», рядом с которым я буду девушкой – нежной, хрупкой и беззащитной. И постепенно мои романтические и сексуальные отношения с женщинами стали осложняться, потому что я сама стала больше считать себя девушкой, а мои партнёрши упрекали меня в излишней женственности, подозревали в «нетрадиционной ориентации», говорили, что я больше похожа на подружку, чем на бойфренда. Да я и могла быть им только подружкой.

Во время учёбы в университете у меня появился доступ к интернету, я начала в сети постепенно находить информацию о людях из ЛГБТК-сообщества. Через несколько лет простого сёрфинга, я стала знакомиться с трансгендерными женщинами, чтобы подружиться, узнать, как они живут, приобщиться к их среде, и, конечно, лучше разобраться в себе. С одной из моих знакомых из интернета у меня сложились очень тёплые отношения, однако она с первых встреч догадалась, что я – не мужчина, и впереди у меня переход. Мы ездили с ней в небольшие путешествия, ходили в кино, театры и музеи, проводили вместе много времени и дружим до сих пор.

Мне приходилось арендовать комнату или квартиру, чтобы побыть собой – одеться, как мне нравится, сделать мейкап и просто отдохнуть в комфортных для меня условиях (а не дома, с непонимающими родственниками).

Не знаю, насколько я готова создать семью, но в перспективе мне очень хотелось бы построить хорошие, тёплые, партнёрские отношения, в которых были бы и романтические чувства, и забота друг о друге, помощь друг другу. Мне сейчас очень-очень не хватает таких отношений. Временами меня захлёстывает это острое чувство одиночества.

Я вообще очень эмоциональна – часто испытываю депрессивные состояния или глубокую печаль; эмоциональная чувствительность особенно обостряется на фоне гормональной терапии, я нередко плáчу.

Я считаю, что отношения с близким человеком – это очень важная часть жизни и перехода тоже. Очевидно, что многие транс*люди страдают от одиночества. Одна из моих подруг - трансгендерная женщина, к которой у меня возникли сильные чувства, – очень хотела видеть во мне спутника жизни, сильного мужчину. Постепенно отношения переросли в непонимание и конфликт – она даже выбрасывала мои гормоны и женскую одежду. И сейчас я чувствую, что не могу подстраиваться под желания других людей, как бы дороги они мне ни были. Мне немало лет, и я хочу прожить свою жизнь так, как я хочу. И меня очень огорчает, что рядом со мной пока нет близкого человека.

После ухода мамы из жизни, моё желание кардинально изменить свою жизнь стало очень чётким. Повлияло, конечно, общение с трансгендерными людьми. В начале 2021 года я начала самостоятельно принимать гормональные препараты, потому что, как врач, я неплохо разбираюсь в фармакологии. Первые два-три месяца у меня был период сумбурных экспериментов с разными гормональными препаратами. Это, конечно, неправильно, потому что я столкнулась с негативными побочными эффектами в виде слабости или плохого самочувствия. Позже эндокринолог помог подобрать подходящую схему, и уже около 9 месяцев я на ЗГТ. Изменения лица и тела довольно ощутимые – я похудела, изменились формы тела. К тому же я поменяла свои пищевые привычки – сейчас я вегетарианка.

2 августа 2021 года я прошла первый этап комиссии в НЦПП и получила справку с официальным диагнозом F64.0, и мне дали разрешение на гормональную терапию и гендерно-аффирмативные операции.

Сперва я планирую поработать над феминизацией голоса. Он у меня и так от природы высокий, да ещё, находясь среди своих, я начинаю голос непроизвольно завышать. Но без правильных усилий он становится несколько неестественным. Сейчас я изучаю информацию по специальным упражнениям для феминизации голоса.

Из аффирмативных операций для себя я планирую феминизирующую пластику лица. Но, как пластический хирург, могу сказать, что операции на лице раньше, чем через два года гормональной терапии, в большинстве случаев бесполезны.

Лицо начинает меняться только где-то через 10 – 12 месяцев ЗГТ, и это продолжается достаточно долго, особенно в таком, неюном, как у меня, возрасте. И только когда формы лица стабилизируются, тогда можно приступать к пластическим операциям.

Также мне в перспективе хотелось бы сделать пластику груди. И, наверное, операция на половых органах – это будет третьим. Причем знакомые с моей ситуацией надо мной подшучивают, что я сапожник без сапог: я пластический хирург и уролог, но сама себе не могу сделать ни одной операции. На операции для себя средств у меня пока нет, приходится сочетать переход с учёбой и работой, а это очень непросто.

Переход

После ухода мамы из жизни, моё желание кардинально изменить свою жизнь стало очень чётким. Повлияло, конечно, общение с трансгендерными людьми. В начале 2021 года я начала самостоятельно принимать гормональные препараты, потому что, как врач, я неплохо разбираюсь в фармакологии. Первые два-три месяца у меня был период сумбурных экспериментов с разными гормональными препаратами. Это, конечно, неправильно, потому что я столкнулась с негативными побочными эффектами в виде слабости или плохого самочувствия. Позже эндокринолог помог подобрать подходящую схему, и уже около 9 месяцев я на ЗГТ. Изменения лица и тела довольно ощутимые – я похудела, изменились формы тела. К тому же я поменяла свои пищевые привычки – сейчас я вегетарианка.

2 августа 2021 года я прошла первый этап комиссии в НЦПП и получила справку с официальным диагнозом F64.0, и мне дали разрешение на гормональную терапию и гендерно-аффирмативные операции.

Сперва я планирую поработать над феминизацией голоса. Он у меня и так от природы высокий, да ещё, находясь среди своих, я начинаю голос непроизвольно завышать. Но без правильных усилий он становится несколько неестественным. Сейчас я изучаю информацию по специальным упражнениям для феминизации голоса.

Из аффирмативных операций для себя я планирую феминизирующую пластику лица. Но, как пластический хирург, могу сказать, что операции на лице раньше, чем через два года гормональной терапии, в большинстве случаев бесполезны.

Лицо начинает меняться только где-то через 10 – 12 месяцев ЗГТ, и это продолжается достаточно долго, особенно в таком, неюном, как у меня, возрасте. И только когда формы лица стабилизируются, тогда можно приступать к пластическим операциям.

Также мне в перспективе хотелось бы сделать пластику груди. И, наверное, операция на половых органах – это будет третьим. Причем знакомые с моей ситуацией надо мной подшучивают, что я сапожник без сапог: я пластический хирург и уролог, но сама себе не могу сделать ни одной операции. На операции для себя средств у меня пока нет, приходится сочетать переход с учёбой и работой, а это очень непросто.

Первые камингауты людям из своего прежнего окружения я начала делать в качестве психологического эксперимента над собой. Я звонила своим родственникам третьей-четвёртой степени родства (некоторые из них живут в других городах) и рассказывала им, что начала трансгендерный переход. Я столкнулась, конечно, с полным непониманием с их стороны. Одна из сестёр мне сказала, что у меня не всё в порядке с психикой. Другая предположений о моём психическом здоровье не высказывала, но сообщила, что она человек православный, и считает, что трансгендерный переход – это нехорошо с точки зрения религии, что ни к чему хорошему это не приведёт. Эти люди практически сразу отстранились. Но я другого и не ожидала. Общение с ними и без того было редким, и потеря связи с ними для меня совершенно не важна – в моей жизни абсолютно ничего не поменялось. И поскольку у меня и не было с ними близких отношений, негативная реакция с их стороны тоже не вызвала у меня эмоционального отклика.

С сентября 2021 года у меня началась ординатура по урологии. Я пришла в женской водолазке и джинсах, с серёжками, заколкой. Заведующий попросил снять заколку и серёжки, мол, после рабочего дня за воротами больницы делать с собой можно, что хочешь, а на работе нельзя. Но меня это даже позабавило, если честно, – такой суровый мужской коллектив, не столько гомофобный, сколько живущий по устаревшим правилам. И мне пока приходится имитировать мужское поведение, мимикрировать, как говорит моя хорошая подруга.

С камингаутом в коллективе другой ординатуры произошёл даже какой-то комический случай. Я ошиблась телефонным номером и отправила свои эйфорические сообщения о прохождении комиссии не своей подруге, а её тёзке – коллеге из ординатуры. Эта новость буквально за два дня разлетелась по всей больнице, и в рабочем чате ординаторов начались бурные обсуждения, которые я с интересом читала – кто-то в шутку предложил начать собирать мне деньги на операции.

Я перестала бояться, я уже поняла что мой переход начался, и он необратим, я чувствую себя на пороге новых прекрасных изменений.

С некоторыми коллегами я общаюсь лично, рассказываю, что я на этапе перехода, у меня гормонотерапия, и они позитивно и с интересом это воспринимают. В целом многие пластические хирурги лояльны к трансгендерным людям, знакомы с феноменом трансгендерности, потому что у них много пациентов с потребностями в гендерно-аффирмативных операциях.

Сотрудники кафедры, руководители ординаторов, о моём переходе только догадываются. Но один надо мной подшучивает, что я быстро меняюсь, видимо, под влиянием наших пациенток, трансгендерных женщин. А я отшучиваюсь, что хочу полностью поменять свой имидж; в ответ он иронически замечает, что имидж мой становится какой-то очень оригинальный. Однажды я отправила ему сообщение со своего запасного номера телефона, что кое-кто из его учеников решил сменить пол, надо ему помочь. И он ответил: «Если это мой ученик, помощь ему не требуется, он и так прекрасно знает, каких этапов ему нужно придерживаться, чтобы добиться своей цели».

Учитывая постепенные, но неуклонные и заметные изменения моей внешности, камингаут среди коллег неизбежен, а документы я поменяю позже.

Заколка и серёжки

Первые камингауты людям из своего прежнего окружения я начала делать в качестве психологического эксперимента над собой. Я звонила своим родственникам третьей-четвёртой степени родства (некоторые из них живут в других городах) и рассказывала им, что начала трансгендерный переход. Я столкнулась, конечно, с полным непониманием с их стороны. Одна из сестёр мне сказала, что у меня не всё в порядке с психикой. Другая предположений о моём психическом здоровье не высказывала, но сообщила, что она человек православный, и считает, что трансгендерный переход – это нехорошо с точки зрения религии, что ни к чему хорошему это не приведёт. Эти люди практически сразу отстранились. Но я другого и не ожидала. Общение с ними и без того было редким, и потеря связи с ними для меня совершенно не важна – в моей жизни абсолютно ничего не поменялось. И поскольку у меня и не было с ними близких отношений, негативная реакция с их стороны тоже не вызвала у меня эмоционального отклика.

С сентября 2021 года у меня началась ординатура по урологии. Я пришла в женской водолазке и джинсах, с серёжками, заколкой. Заведующий попросил снять заколку и серёжки, мол, после рабочего дня за воротами больницы делать с собой можно, что хочешь, а на работе нельзя. Но меня это даже позабавило, если честно, – такой суровый мужской коллектив, не столько гомофобный, сколько живущий по устаревшим правилам. И мне пока приходится имитировать мужское поведение, мимикрировать, как говорит моя хорошая подруга.

С камингаутом в коллективе другой ординатуры произошёл даже какой-то комический случай. Я ошиблась телефонным номером и отправила свои эйфорические сообщения о прохождении комиссии не своей подруге, а её тёзке – коллеге из ординатуры. Эта новость буквально за два дня разлетелась по всей больнице, и в рабочем чате ординаторов начались бурные обсуждения, которые я с интересом

читала – кто-то в шутку предложил начать собирать мне деньги на операции.

Я перестала бояться, я уже поняла что мой переход начался, и он необратим, я чувствую себя на пороге новых прекрасных изменений.

С некоторыми коллегами я общаюсь лично, рассказываю, что я на этапе перехода, у меня гормонотерапия, и они позитивно и с интересом это воспринимают. В целом многие пластические хирурги лояльны к трансгендерным людям, знакомы с феноменом трансгендерности, потому что у них много пациентов с потребностями в гендерно-аффирмативных операциях.

Сотрудники кафедры, руководители ординаторов, о моём переходе только догадываются. Но один надо мной подшучивает, что я быстро меняюсь, видимо, под влиянием наших пациенток, трансгендерных женщин. А я отшучиваюсь, что хочу полностью поменять свой имидж; в ответ он иронически замечает, что имидж мой становится какой-то очень оригинальный. Однажды я отправила ему сообщение со своего запасного номера телефона, что кое-кто из его учеников решил сменить пол, надо ему помочь. И он ответил: «Если это мой ученик, помощь ему не требуется, он и так прекрасно знает, каких этапов ему нужно придерживаться, чтобы добиться своей цели».

Учитывая постепенные, но неуклонные и заметные изменения моей внешности, камингаут среди коллег неизбежен, а документы я поменяю позже.